Почему бог не карает фауста. «Сюжет трагедии Гёте «Фауст

Фауст – фигура в мировой культуре величайшая, если кто и может с ним сравниться, то, пожалуй, только Одиссей-Улисс. В терминологии Шпенглера и вовсе именем Фауста названа вся западноевропейская культура, господствующая в определённый период развития человечества. У Гёте знаменитая легенда получила наиболее совершенное художественное выражение и невероятную масштабность. Низко склоняясь перед поэтическим гением Гёте, обратим внимание лишь на один, но может быть, самый важный момент трагедии: в чём, по мнению Гёте, заключается «тайна жизни» и почему Фауст, остановивший мгновение, всё-таки спасён - ведь в классических вариантах легенды, и в интерпретации многих других поэтов, писателей и музыкантов, Фауст обычно несёт наказание за сделку со Злом, пусть и стремления его, да и сам герой, вызывают сочувствие и понимание. Но сначала надо в общих чертах представить себе, кто же такой Фауст.В глобальном смысле Фауст – «великий символ подлинной изобретательской культуры». С него начинается эпоха естествознания, «этот ведущийся с пристрастием допрос природы при помощи рычагов и винтов, результатом чего являются простирающиеся перед нашим взором равнины, уставленные фабричными трубами и копрами шахт». Естествознание в свою очередь в сочетании с гуманитарным познанием направлено на постижение целостного мира, когда развитие живой и неживой природы и история человечества рассматриваются вместе как этапы эволюции единого мирового организма. Подчинение человеческому разуму сил природы – таков «манифест» Фауста в финале трагедии, «моё стремленье – дело, труд», прогресс ради будущего свободного человечества. Но не стоит забывать, что компаньон в этом «деле» у Фауста чёрт и не значит ли это, что в плане духовном путь этот ведёт совсем «не туда»… (Позже, в XX веке начнут говорить об одномерных людях, ставших рабами своих машин, и выражать сомнения в реальности и благих целях прогресса)…Тут a propos возникает вопрос, а зачем Фаусту в его поисках «верного пути» нужен договор с чёртом? Этому можно дать просто объяснение: как известно, Гёте работал над трагедией много лет, и нетрудно заметить, что «Фауст» - произведение очень неоднородное, составленное из кусков, написанных в разное время, и художественно неоконченное, поэтому не стоит удивляться нередким противоречиям. Фауст первой части заключает сделку с дьяволом потому, что он, университетский профессор критического возраста, скучающий, разочарованный в науке и себе, пребывающий в депрессии, как сказали бы сейчас; всё, что ему требуется – молодость и развлечения, «здесь и сейчас». Фауст второй части – словно совершенно другой персонаж (несоответствие между героем, получившим вечную молодость в начале книги, и глубоким старцем в конце только подтверждает это отличие).Но вернёмся к основной проблеме: почему Фауст оказывается всё-таки спасённым. Не потому ли, что мгновение в действительности не останавливалось? Фауст второй части предстаёт перед нами как символ человеческих возможностей и дерзаний, образ созидательной мощи человеческой воли. Как пишет Шпенглер, «в отличие от человека античного фаустовский человек считает, что он призван не завершать свою жизнь как что-то замкнутое в самом себе, но продолжать ту жизнь, что началась задолго до него и оканчивается много после». Именно поэтому, благодаря своей вечной человеческой сущности, Фауст и способен победить дух отрицания и обрести вечное блаженство.

Старинная комната c высокими готическими сводами. Фауст , исполненный тревоги, сидит у своего стола в высоком кресле.

Фауст

Я философию постиг,
Я стал юристом, стал врачом…
Увы! с усердьем и трудом
И в богословье я проник, -
И не умней я стал в конце концов,
Чем прежде был… Глупец я из глупцов!
Магистр и доктор я - и вот
Тому пошёл десятый год;
Учеников туда, сюда
Я за нос провожу всегда.
И вижу всё ж, что не дано нам знанья.
Изныла грудь от жгучего страданья!
Пусть я разумней всех глупцов -
Писак, попов, магистров, докторов, -
Пусть не страдаю от пустых сомнений,
Пусть не боюсь чертей и привидений,
Пусть в самый ад спуститься я готов, -
Зато я радостей не знаю,
Напрасно истину ищу,
Зато, когда людей учу,
Их научить, исправить - не мечтаю!
Притом я нищ: не ведаю, бедняк,
Ни почестей людских, ни разных благ…
Так пёс не стал бы жить! Погибли годы!
Вот почему я магии решил
Предаться: жду от духа слов и сил,
Чтоб мне открылись таинства природы,
Чтоб не болтать, трудясь по пустякам,
О том, чего не ведаю я сам,
Чтоб я постиг все действия, все тайны,
Всю мира внутреннюю связь;
Из уст моих чтоб истина лилась,
А не набор речей случайный.
О месяц! Если б в этот час
Ты озарил в последний раз
Меня средь комнаты моей,
Где я познал тоску ночей!..
О, если б мог бродить я там
В твоем сиянье по горам,
Меж духов реять над вершиной,
В тумане плавать над долиной,
Науки праздный чад забыть,
Себя росой твоей омыть!..
Ещё ль в тюрьме останусь я?
Нора проклятая моя!
Здесь солнца луч в цветном окне
Едва-едва заметен мне;
На полках книги по стенам
До сводов комнаты моей -
Они лежат и здесь и там,
Добыча пыли и червей;
И полок ряд, убог и сир,
Хранит реторт и банок хлам
И инструменты по стенам.
Таков твой мир! И это мир!
Ещё ль не ясно, почему
Изныла грудь твоя тоской,
И больно сердцу твоему,
И жизни ты не рад такой?
Живой природы пышный цвет,
Творцом на радость данный нам,
Ты променял на тлен и хлам,
На символ смерти - на скелет!..
О, прочь! Беги, беги скорей
Туда, на волю! Нострадам
Чудесной книгою своей
Тебя на путь наставит сам.
К словам природы будь не глух -
И ты узнаешь ход светил.
И дух твой будет полон сил,
Когда ответит духу дух!
Чудесных знаков дивный вид
Сухой наш ум не объяснит.
О духи! Здесь вы в тишине
Витаете: ответьте мне!

Что за блаженство вновь в груди моей
Зажглось при этом виде, сердцу милом!
Как будто счастье жизни юных дней
Вновь заструилось пламенно по жилам!
Начертан этот знак не бога ли рукой?
Он душу бурную смиряет,
Он сердце бедное весельем озаряет,
Он таинства природы раскрывает
Пред изумленною душой!
Не бог ли я? Светло и благодатно
Всё вкруг меня! Здесь с дивной глубиной
Всё творчество природы предо мной!
Теперь мне слово мудреца понятно:
«В мир духов нам доступен путь,
Но ум твой спит, изнемогая,
О ученик! восстань, купая
В лучах зари земную грудь!»

(Рассматривает изображение.)

Как в целом части все, послушною толпою
Сливаясь здесь, творят, живут одна другою!
Как силы вышние в сосудах золотых
Разносят всюду жизнь божественной рукою
И чудным взмахом крыл лазоревых своих
Витают над землей и в высоте небесной -
И стройно всё звучит в гармонии чудесной!
О, этот вид! Но только вид - увы!
Мне не обнять природы необъятной!
И где же вы, сосцы природы, - вы,
Дарующие жизнь струёю благодатной,
Которыми живёт и небо и земля,
К которым рвётся так больная грудь моя?
Вы всех питаете - что ж тщетно жажду я?

(Нетерпеливо перелистывая книгу, видит знак Духа Земли.)

Вот знак другой. Он чувства мне иные
Внушает. Дух Земли, ты ближе мне, родней!
Теперь себя я чувствую сильней -
Снесу и горе я и радости земные.
Как будто бы вином живительным согрет,
Отважно ринусь я в обширный божий свет;
Мне хочется борьбы, готов я с бурей биться -
И в час крушенья мне ли устрашиться?
Повсюду мрак и тишина.
Меж туч скрывается луна,
И лампа тихо угасает.
Над головою в вышине
Кровавый луч во мгле сверкает,
И в кровь, стесняя сердце мне,
Холодный ужас проникает.
О дух, ты здесь, ты близок - о, приди!
Как сердце бьётся у меня в груди!
Всем существом, души всей мощным зовом
Я порываюсь к чувствам новым!
Явись, явись мне - я всем сердцем твой!
Пусть я умру - явись передо мной!

(Закрывает книгу и таинственно произносит заклинание. Вспыхивает красноватое пламя, в котором является Дух .)

Дух

Кто звал меня?

Фауст
(отворачиваясь)

Ужасное виденье!

Дух

Фауст

Увы, твой вид невыносим!

Дух

Не ты ли сам желал с тоской упорной
Увидеть лик, услышать голос мой?
Склонился я на зов отважный твой -
И вот я здесь! Но что за страх позорный,
Сверхчеловек, тобою овладел?
Где мощный зов души, где тот титан могучий,
Кто мир весь обнимал, кто мыслию кипучей
Сравняться с нами, духами, хотел?
Ты Фауст ли, кто звать меня посмел
Всей силою души неосторожной?
И что ж? Моим дыханьем обожжён,
Дрожит, в пыли дорожной корчась, он,
Как червь презренный и ничтожный!

Фауст

Во прах перед тобой я не склонюсь челом.
Знай: равен я тебе, дух пламенный, во всём!

Дух

В буре деяний, в волнах бытия
Я подымаюсь,
Я опускаюсь…
Смерть и рожденье -
Вечное море;
Жизнь и движенье
И вечном просторе…
Так на станке проходящих веков
Тку я живую одежду богов.

Фауст

Ты целый мир обширный обнимаешь:
О деятельный дух, как близок я тебе!

Дух

Ты близок лишь тому, кого ты постигаешь -
Не мне.

(Исчезает.)

Фауст
(падая)

Не тебе!
Но кому ж?
Я, образ божества,
Не близок и тебе!

Стучатся в дверь.

Стучатся. Знаю я: помощник это мой!
Погибло всё! О смерть, о муки!
Да, он пришел смутить видений чудный рой,
Ничтожный червь сухой науки!

Отворяется дверь. Входит Вагнер в спальном колпаке и халате, держа лампу в руке. Фауст с неудовольствием отворачивается.

Вагнер

Простите! Что-то вслух читали вы сейчас -
Из греческой трагедии, конечно?
Вот в этом преуспеть желал бы я сердечно:
Ведь декламация в большой цене у нас!
Случалось слышать мне, что может в деле этом
К комедианту поп явиться за советом.

Фауст

Да, коль священник ваш актер и сам,
Как мы нередко видим здесь и там.

Вагнер

Что ж делать! Мы живем всегда в уединенье;
Едва по праздникам покинешь свой музей ,
И то, как в телескоп, свет видишь в отдаленье.
Так где ж найти слова, чтоб нам учить людей?

Фауст

Когда в вас чувства нет, всё это труд бесцельный;
Нет, из души должна стремиться речь,
Чтоб прелестью правдивой, неподдельной
Сердца людские тронуть и увлечь!
А вы? Сидите, сочиняйте,
С чужих пиров объедки подбирайте -
И будет пёстрый винегрет
Поддельным пламенем согрет.
Когда таков ваш вкус - пожалуй, этим
Вы угодите дуракам и детям;
Но сердце к сердцу речь не привлечёт,
Коль не из сердца ваша речь течёт.

Вагнер

Нет, в красноречье - истинный успех!
Но в этом, признаюсь, я поотстал от всех.

Фауст

Ищи заслуги честной и бесспорной!
К чему тебе колпак шута позорный?
Когда есть ум и толк в словах у нас,
Речь хороша и без прикрас.
И если то, что говорится, дельно, -
Играть словами разве не бесцельно?
Да, ваши речи, с праздным блеском их,
В обман лишь вводят вычурой бесплодной.
Не так ли ветер осени холодной
Шумит меж листьев мертвых и сухих?

Вагнер

Ах, боже мой, наука так пространна,
А наша жизнь так коротка!
Моё стремленье к знанью неустанно,
И всё-таки порой грызёт меня тоска.
Как много надо сил душевных; чтоб добраться
До средств лишь, чтоб одни источники найти;
А тут, того гляди, ещё на полпути
Придётся бедняку и с жизнию расстаться.

Фауст

В пергаменте ль найдём источник мы живой?
Ему ли утолить высокие стремленья?
О нет, в душе своей одной
Найдём мы ключ успокоенья!

Вагнер

Простите: разве мы не радостно следим
За духом времени? За много лет пред нами
Как размышлял мудрец и как в сравненье с ним
Неизмеримо вдаль подвинулись мы сами?

Фауст

О да, до самых звёзд! Ужасно далеко!
Мой друг, прошедшее постичь не так легко:
Его и смысл - и дух, насколько не забыты, -
Как в книге за семью печатями сокрыты.
То, что для нас на первый, беглый взгляд
Дух времени - увы! - не что иное,
Как отраженье века временное
В лице писателя: его лишь дух и склад!
От этого в отчаянье порою
Приходишь: хоть беги куда глаза глядят!
Всё пыльный хлам да мусор пред тобою,
И рад ещё, когда придётся прочитать
О важной пьесе с пышным представленьем
И наставительным в конце нравоученьем,
Как раз для кукольной комедии под стать!

Вагнер

А мир? А дух людей, их сердце? Без сомненья,
Всяк хочет что-нибудь узнать на этот счет.

Фауст

Да; но что значит - знать? Вот в чем все затрудненья!
Кто верным именем младенца наречёт?
Где те немногие, кто век свой познавали,
Ни чувств своих, ни мыслей не скрывали,
С безумной смелостью к толпе навстречу шли?
Их распинали, били, жгли…
Однако поздно: нам пора расстаться;
Оставим этот разговор.

Вагнер

А я хоть навсегда готов бы здесь остаться,
Чтоб только продолжать такой ученый спор!
Ну что ж: хоть завтра, в пасху, в воскресенье,
Позвольте вам ещё вопрос-другой задать.
Ужасное во мне кипит к наукам рвенье:
Хоть много знаю я, но всё хотел бы знать.

Фауст
(один)

Он всё надеется! Без скуки безотрадной
Копается в вещах скучнейших и пустых;
Сокровищ ищет он рукою жадной -
И рад, когда червей находит дождевых!..
И как слова его раздаться здесь могли,
Где духи реяли, всего меня волнуя!
Увы! Ничтожнейший из всех сынов земли,
На этот раз тебя благодарю я!
Ты разлучил меня с отчаяньем моим;
А без тебя я впал бы в исступленье:
Так грозно-велико восстало то виденье,
Что карликом себя я чувствовал пред ним!
К зерцалу истины, сияющей и вечной,
Я, образ божества, приблизиться мечтал,
Казалось - я быть смертным перестал
В сиянии небес и в славе бесконечной;
Превыше ангелов я был в своих мечтах,
Весь мир хотел обнять и, полный упоенья,
Как бог, хотел вкусить святого наслажденья -
И вот возмездие за дерзкие стремленья:
Я словом громовым повержен был во прах!
О нет, не равен я с тобою,
Тебя я вызвать мог тоскующей душою,
Но удержать тебя я силы не имел:
Так мал я, так велик казался, - но жестоко
Ты оттолкнул меня; одно мгновенье ока -
И вновь я человек, - безвестен мой у дел!
Кто ж скажет мне, расстаться ли с мечтами?
Научит кто? Куда идти?
Увы, себе своими же делами
Преграды ставим на пути!
К высокому, прекрасному стремиться
Житейские дела мешают нам,
И если благ земных нам удалось добиться,
То блага высшие относим мы к мечтам.
Увы, теряем мы средь жизненных волнений
И чувства лучшие и цвет своих стремлений.
Едва фантазия отважно свой полет
К высокому и вечному направит, -
Она себе простора не найдет:
Её умолкнуть суета заставит.
Забота тайная тяжелою тоской
Нам сердце тяготит, и мучит нас кручиной,
И сокрушает нам и счастье и покой,
Являясь каждый день под новою личиной.
Нам страшно за семью, нам жаль детей, жены;
Пожара, яда мы страшимся в высшей мере;
Пред тем, что не грозит, дрожать обречены;
Еще не потеряв, мы плачем о потере.
Да, отрезвился я - не равен я богам!
Пора сказать «прости» безумным тем мечтам!
Во прахе я лежу, как жалкий червь, убитый
Пятою путника, и смятый и зарытый.
Да, я во прахе! Полки по стенам
Меня мучительно стесняют:
Дрянная ветошь, полусгнивший хлам
На них лежат и душу мне терзают.
Все пыльный сор да книги! Что мне в них?
И должен ли прочесть я эти сотни книг,
Чтоб убедиться в том, что в мире всё страдало
Всегда, как и теперь, и что счастливых мало?
Ты, череп, что в углу смеёшься надо мной,
Зубами белыми сверкая?
Когда-то, может быть, как я, владелец твой
Блуждал во тьме, рассвета ожидая!
Насмешливо глядит приборов целый строй,
Винты и рычаги, машины и колеса.
Пред дверью я стоял, за ключ надёжный свой
Считал вас… Ключ хитер, но всё же двери той
Не отопрёт замка, не разрешит вопроса!
При свете дня покрыта тайна мглой,
Природа свои покров не снимет перед нами,
Увы, чего не мог постигнуть ты душой
Не объяснить тебе винтом и рычагами!
Вот старый инструмент, не нужный мне торчит!
Когда-то с ним отец мой много повозился;
Вот этот свёрток здесь давным-давно лежит
И весь от лампы копотью покрылся.
Ах, лучше бы весь скарб я промотал скорей,
Чем вечно здесь потеть под гнётом мелочей!
Что дал тебе отец в наследное владенье,
Приобрети, чтоб им владеть вполне;
В чем пользы нет, то тягостно вдвойне,
А польза только в том, что даст тебе мгновенье.
Но что там за сосуд? Он мощно, как магнит,
Влечёт меня к себе, блестящий, милый взору!
Так сладко нам, когда нам заблестит
В лесу луна в ночную пору.
Привет тебе, единственный фиал,
Который я беру с благоговеньем!
В тебе готов почтить я с умиленьем
Весь ум людей, искусства идеал!
Вместилище снов тихих, непробудных,
Источник сил губительных и чудных, -
Служи владельцу своему вполне!
Взгляну ли на тебя - смягчается страданье;
Возьму ли я тебя - смиряется желанье.
И буря улеглась в душевной глубине.
Готов я в дальний путь! Вот океан кристальный
Блестит у ног моих поверхностью зеркальной,
И светит новый день в безвестной стороне!
Вот колесница в пламени сиянья
Ко мне слетает! Предо мной эфир
И новый путь в пространствах мирозданья.
Туда готов лететь я - в новый мир.
О наслажденье жизнью неземною!
Ты стоишь ли его, ты, жалкий червь земли?
Да, решено: оборотись спиною
К земному солнцу, что блестит вдали,
И грозные врата, которых избегает
Со страхом смертный, смело нам открой
И докажи, пожертвовав собой,
Что человек богам не уступает.
Пусть перед тем порогом роковым
Фантазия в испуге замирает;
Пусть целый ад с огнем своим
Вокруг него сверкает и зияет, -
Мужайся, соверши с весельем смелый шаг,
Хотя б грозил тебе уничтоженья мрак!
Приди ж ко мне, кристальный мой фиал ,
Покинь футляр, под слоем пыли скрытый!
Как долго ты лежал, презренный и забытый!
На дедовских пирах когда-то ты сверкал,
Гостей суровых веселя беседу,
Когда тебя сосед передавал соседу.
Краса резьбы причудливой твоей,
Обычай толковать в стихах ее значенье
И залпом осушать всю чашу в заключенье -
Напоминают мне попойки юных дней.
Не пировать уж мне, тебя опорожняя,
Не изощрять мой ум, узор твой объясняя!
Хмелён напиток мой, и тёмен зелья цвет:
Его сготовил я своей рукою,
Его избрал всем сердцем, всей душою.
В последний раз я пью и с чашей роковою
Приветствую тебя, неведомый рассвет!

Хор ангелов

Христос воскрес!
Тьмой окружённые,
Злом заражённые,
Мир вам, прощённые
Люди, с небес!

Фауст

О звук божественный! Знакомый сердцу звон
Мне не дает испить напиток истребленья.
Его я узнаю: нам возвещает он
Божественную весть святого воскресенья.
В ту ночь, когда с землёй сроднились небеса,
Не так ли ангелов звучали голоса
Святым залогом искупленья?

Хор женщин

Щедро мы лили
Миро душистое,
В гроб положили
Тело пречистое;
В ткань плащаницы
Был облачён Христос, -
Кто ж из гробницы
Тело унёс?

Хор ангелов

Христос воскрес!
Кто средь мучения,
В тьме искушения
Ищет спасения, -
Мир вам с небес!

Фауст

О звуки сладкие! Зовёте мощно вы
Меня из праха вновь в иные сферы!
Зовите тех, чьи души не черствы,
А я - я слышу весть, но не имею веры!
Меня ли воскресить? Могу ли верить я?
А чудо - веры есть любимое дитя!
Стремиться в мир небес, откуда весть нисходит,
Не смею я; туда пути мне нет…
И всё же милый звон, знакомый с юных лет,
Меня, как прежде, к жизни вновь приводит.
В субботу тихую касалася меня
Небесная любовь святым своим лобзаньем,
И звон колоколов пленял очарованьем,
И вся молитвою пылала грудь моя.
Влекомый силою какой-то непонятной,
Я уходил в леса, бродил в тиши полей,
И за слезой слеза катилась благодатно,
И новый мир вставал в душе моей.
Всё, всё мне вспомнилось - и юности отвага,
И счастье вольное, краса моей весны…
О нет! Не сделаю я рокового шага:
Воспоминанием все муки смягчены!
О звуки дивные, плывите надо мною!
Я слезы лью, мирюсь я с жизнию земною!

Хор учеников

Гроб покидает он,
Смерть побеждая;
К небу взлетает он,
Славой блистая;
Мир озаряет весь
Светом спасения;
Нас оставляет здесь
В области тления.
Здесь мы томимся все
В тяжкой борьбе!
Сердцем стремимся все,
Боже, к тебе!

Хор ангелов

Чуждый истления,
Мощно Христос восстал!
Узы мучения
Он разорвал!
Вам, здесь страдающим,
Всех утешающим,
Ближних питающим,
В рай призывающим, -
Близок учитель вам:
С вами он сам!

ПРОБЛЕМА СПАСЕНИЯ В ТРАГЕДИИ И. В. ГЕТЕ "ФАУСТ"

В трагедии Гете Фауст - алхимик и маг - оказывается разочарован своими познаниями и достижениями, своей властью над тайными силами природы. Его пытливый дух влечет его дальше и дальше по пути познания, но он уже старик и его силы на исходе. И вот тогда появляется Мефистофель и предлагает ему молодость и новые неогра-ниченные возможности. На самом деле у Мефистофеля есть своя корыстная цель - заполучить душу Фауста, о чем Мефистофель заключил сделку с Богом (сцена в "Прологе на небесах"). Но это при условии, что Фауст, наконец, будет удовлетворен достигнутым и дух его успокоится. Мефистофель готов служить Фаусту на этих условиях. Первая часть трагедии заканчивается трагически - полюбившая Фауста Маргарита оказывается жертвой своей любви и социальных предрассудков.
Вся вторая часть "Фауста" понадобилась Гете для того, чтобы показать, сколь многое под силу совершить пытливому, неугомонному человеческому духу. Фауст проживает вторую жизнь, наполненную бурными приключениями и событиями. Но не будем забывать, что все свершения Фауста осуществляются благодаря помощи черта Мефистофеля, с его сверхъестественными силами и возможностями. И здесь возникает первая проблема "Фауста": под силу ли человеку самому, без помощи божественных или дьявольских сил, осуществить великие деяния, раскрыть глубочайшие тайны природы и истории? По логике "Фауста" Гете - нет, не под силу. Заметим, что это не только проблема "Фауста" - это проблема всей европейской культуры. У Гете она нашла свое художественное воплощение, но по существу это философская, антропологическая проблема. И любая уступка религии здесь равнозначна поражению человека.
Многие века церковь пыталась внушить человеку сознание его ничтожности, несамостоятельности, его полной зависимости от Бога и высших сил. В средние века появилось еще более мрачное учение о том, что человек может заключить союз с дьяволом, продав ему свою душу. Сотни тысяч невинных людей пострадали из-за этого бредового суеверия. Мыслители эпохи Возрождения впервые подвергли сомнению это учение церкви и провозгласили духовную свободу, величие и достоинство человека. И вот пантеист и великий немецкий поэт, естествоиспытатель и мыслитель, без устали воспевавший величие и творческую мощь природы, свободу и разум человека, столкнувшись с данной проблемой, был вынужден принять ее религиозное решение. Конечно, можно сказать, что "Фауст" Гете - это художественная переработка средневековой легенды о чародее, продавшем душу дьяволу, так что фабула и угол зрения изначально заданы этой легендой. Однако Гете существенно развил религиозную основу и ввел ее в русло традиционной христианской темы спасения души. Христианский миф, при всех языческих и магических включениях в него, решительно возобладал в трагедии над духом Просвещения. Об этом говорит, в первую очередь, "Пролог на небесах" и финал трагедии, где душа Фауста возносится на небеса. И это при том, что сам Гете отнюдь не был ревностным христианином. Как это объяснить? Насколько серьезно сам Гете верил в такое решение?
Первый ответ, так сказать, лежащий на поверхности, - это ссылка на художественную условность религиозных образов в трагедии. Видный исследователь творчества Гете А. Аникст пишет: "Образы господа, архангелов, черта не имели для Гете религиозного значения. В его глазах они были такими же поэтическими символами, как боги Олимпа - Зевс, Афродита, Феб и другие. Гете с подлинно поэтической свободой перерабатывает мифы различного происхождения - древне-греческие, библейские, средневековые. Он не делает различия между ними, одинаково подчиняя разные по происхождению легенды своему философскому и поэтическому замыслу. Под его пером христианские мотивы перестают быть элементами религиозного культа, становясь такими же средствами поэтической выразительнос- ти, как и античные мифы" (Аникст А. Творческий путь Гете, М., 1986, с. 357)
Вроде бы и сам Гете в "Разговорах с Эккерманом" подтверждает эту точку зрения. Возникает вопрос: какое место занимает христиан- ская символика, христианская мифология среди множества языческих мифов и символов, представленных в трагедии? Как они вообще совместимы в сознании Гете и в ткани его художественного текста? Есть ли здесь какая-то иерархия, на вершине которой находится Господь? Или эта пестрая вереница образов - своего рода магический театр, где все персонажи - актеры, олицетворения, аллегории? Конечно, Гете в высокой степени был свойствен культурный плюрализм, как мы сказали бы сегодня, Он чувствовал свою личную причастность ко всем эпохам и всем культурам, был подлинно универсальным человеком и художником. В этом смысле трагедия "Фауст" представляет уникальное по культурному богатству и разнообразию произведение. Можно сказать, что поэт так или иначе выразил в ней духовный опыт всей европейской культуры.
Но мы не должны забывать, что центральная тема всей трагедии, заявленная в "Прологе на небесах", - это тема спасения души Фауста. А это чисто христианская тема, жизненно важная именно для христианина, и вполне безразличная для язычника. Примечательно, что в сознании самого Фауста эта тема вообще не возникает, она для него не актуальна. Обуреваемый самыми разными чувствами и влечениями, живущий богатой событиями, активной жизнью, он ни на минуту не задумывается над своей посмертной участи, о спасении своей души. Эта проблема решается на небесах - но независимо от него самого, от его желания быть спасенным. Возможно ли это? Возможно ли спасение души для неверующего человека, который к этому спасению не стремится и не верит в него? В случае с Маргаритой, простой девушкой, соблазненной Фаустом, ситуация более понятна, она полюбила Фауста всей своей невинной душой, она отдалась ему, согрешив тем самым по церковным понятиям, но она осознает свой грех и верит в милосердие небес - и она спасена. Она достойна спасения - по всем канонам христианского вероучения. Она духовно находится внутри христианства, она никогда не покидала его, она верит в спасение, она полна раскаяния - и поэтому спасена. Священник может избрать эту историю темой для своей проповеди.
Совсем не то в случае Фауста. Он давно утратил детскую веру, давно порвал с церковью, духовно он далек от христианства. Он ученый и маг, его цель - познание мира, овладение его тайнами, и для этой цели все средства хороши. Даже помощь черта. А почему бы нет? Жажда жизни, жажда познания, жажда приключений самоценны, они не связаны никакими моральными нормами и ограничениями. Если во имя полноты жизни и самореализации личности все позволено, то понятия греха, раскаяния и искупления лишены смысла. На совести Фауста достаточно много грехов - и гибель Валентина, брата Маргариты, и гибель самой Маргариты, и смерть Филемона и Бавкиды, и каторжные условия жизни рабочих, по приказу Фауста строящих дамбу в болотах, и многое другое. Но сам Фауст вовсе не осознает их как грехи, он вообще не дает им моральной оценки. Такая оценка только сковала бы его неуемную активность, помешала бы его планам. Его этика - этика делового человека: оправдано все, что целесообразно. Здесь нет места для раскаяния и для молитвы, да и молиться некому. Главное - действие, борьба, успех. Хотя, надо сказать, судьба жестоко посмеялась над ним: в конце трагедии ослепший, постаревший Фауст слышит стук лопат и думает, что это идет работа, задуманная им. На самом деле это лемуры, подвластные Мефистофелю, роют Фаусту могилу. Все его усилия и труды кончились крахом. Его мечтам о "свободном народе на свободной земле" не суждено сбыться. О цене этой утопии он не задумывается.
И все же Гете оправдывает и спасает (в христианском смысле) своего героя. Разумеется, это его право как автора - но где же логика? Как может спастись нераскаявшийся грешник? Одной просьбы Маргариты, будь она даже святой, для этого явно недостаточно. Можно оправдать его, если рассматривать его как реального деятеля со своими плюсами и минусами - но спасение души совсем другое дело. Вряд ли Гете всерьез задумывался над этой богословской проблемой. Весь христианский антураж для него лишь художественный прием, не более. В истинное спасение души он, судя по всему, не верит. Фауст должен быть оправдан - и для этого найден чисто художественный прием. Недаром в финале трагедии автор устами "мистического хора" обращается не к высшему суду Бога-отца, от которого и зависит спасение, а к некой "вечной женственности", которую можно понимать и вполне пантеистически как природу-мать.
К сожалению, символический мистицизм финала трагедии не убеждает читателя в том, что здесь происходит спасение в истинно христианском смысле, хотя душа Фауста возносится на небеса. Куда она попадает на самом деле, остается только гадать. Думаю, что этого не знал и сам Гете. Ему было важно оправдать своего героя любой ценой, и он вполне преуспел в этом. Но сегодня это уже наша проблема. Готовы ли мы вместе с Гете оправдать Фауста?Действительно ли бурная, деятельная жизнь самоценна и стоит выше добра и зла? И цель оправдывает средства? И ради успеха возможен союз хоть с чертом? На эти вопросы, попрежнему актуальные, надо искать ответы нам самим.
18 ноября 2011 г.

Сочинение

Произведение открывается лирическим посвящением. Поэт с грустью вспоминает о невозвратном времени юности, когда он задумал писать свою поэму. Он посвящает вступление к поэме родным и друзьям своей юности, тем, кто уже умер или находится вдали: «Вы вновь со мной, туманные виденья, мне в юности мелькнувшие давно…» Поэт с благодарностью вспоминает «всех, кто жил в тот полдень лучезарный».

После «Посвящения» следует «Театральное вступление», непосредственно не связанное с сюжетом поэмы. Директор театра, Поэт и Комический актер в беседе обсуждают проблемы художественного творчества. Должно ли искусство служить толпе или оставаться верным своему высокому назначению? Этот разговор является отражением взглядов самого Гете на искусство.

Пролог на небесах

В «Прологе на небесах» заключена завязка трагедии. Здесь действуют Господь, архангелы (Рафаил, Гавриил и Михаил) и Мефистофель. Архангелы поют хвалу деяниям Госиода, создавшего Вселенную. Они рисуют картину природы, величие которой невозможно постичь разумом: «В пространстве, хором сфер объятом, свой голос солнце подает, свершая с громовым раскатом предписанный круговорот… И с непонятной быстротою внизу вращается Земля, на ночь со страшной темнотою и светлый полдень круг деля…» Славословие архангелов прерывает Мефистофель своей саркастической репликой: «К тебе попал я, Боже, на прием, чтоб доложить о пашем положенье…» Не все на земле так прекрасно, как только что уверяли в своих высокопарных тирадах архангелы. На земле, говорит Мефистофель, «люди бьются, маясь», там «беспросветный мрак, и человеку худо, что даже я щажу его покуда».

Между Богом и Мефистофелем завязывается спор. Впервые звучит имя ученого мужа Фауста, которого Бог приводит в пример как своего верного и усердного раба. Мефистофель отвечает, что «этот эскулап» не похож на прочих рабов, что в нем нет покорности и умиротворенности. Он отмечает противоречивую, двойственную натуру Фауста:

«Он рвется в бой, и любит брать преграды, И видит цель, манящую вдали, И требует у неба звезд в награду И лучших наслаждений у земли, И век ему с душой не будет сладу…»

Мефистофель считает, что он может дать Фаусту земные радости, которые увлекут его и заставят забыть о высоких порывах к знанию. Бог разрешает Мефистофелю подвергнуть Фауста любым искушениям, низвести его в любую.бездну, считая, что чутье выведет Фауста из тупика. Мефистофель принимает спор, он уверен, что выиграет его, что заставит Фауста «ползать в помете» и «жрать… прах от башмака». Если Фауст признает себя удовлетворенным жизнью, его душа будет отдана Мефистофелю. Бог предоставляет Мефистофелю право бороться за душу ученого. Грандиозная по масштабу борьба добра и зла, возвышенного и низменного начинается.

Сцена 2. «У городских ворот»

В яркий праздничный день пестрая толпа гуляющих горожан направляется за город. Фауст и его помощник Вагнер - сухой педант, «скучный, ограниченный школяр» - присоединяются к праздничной толпе. Все окрестные жители почитают Фауста: он сам и его отец без устали лечили людей, спасая их от болезней. Его не пугала ни «язва моровая», ни чума. Простые горожане и крестьяне приветствуют док-гора, кланяются ему и уступают дорогу. Но это искреннее признание не доставляет радости Фаусту. Он далек от того, чтобы переоценивать собственные заслуги. На слова Вагнера о том, что доктор должен гордиться такой любовью народа, Фауст отвечает, что часто лечил людей, так и не узнав потом, помогло ли человеку лечение и выжил ли он. Фауст признается Вагнеру:

* «…две души живут во мне, И обе не в ладах друг с другом. Одна, как страсть любви, пылка И жадно льнет к земле всецело, Другая вся за облака Так и рванулась бы из тела».
* На прогулке к Фаусту и Вагнеру прибивается странный черный пес, которого Фауст принял было за оборотня:
* «Кругами, сокращая их охваты, Все ближе подбирается он к нам. И, если я не ошибаюсь, пламя За ним змеится по земле полян».
* Вагнер успокаивает Фауста: «Вы видите, не призрак - пес простой. Ворчит, хвостом виляет, лег на брюхо. Все, каку псов, и не похож на духа». Фауст забирает пса с собой.

Сцены 3 и 4. Кабинет Фауста

Фауст в своем рабочем кабинете, и снова им владеют мучительные и тяжкие сомнения. У ног его черный пудель - пес, который пристал к нему на прогулке. Стремясь побороть растущее беспокойство, «вялость в мыслях и разброд», Фауст принимается за перевод на немецкий язык Нового завета.

* «В начале было Слово»,- читает он в Евангелии. Но толкование гре-’ ческого «Логос» как «Слова» не устраивает его, и он пытается подставить другие понятия: сначала «Мысль», затем «Силу» и, наконец, «Дело». «В начале было Дело!» - стих гласит»,- восклицает Фауст, ибо для него действовать - превыше всего.

Но тут от занятий его отвлекает черный пес, Фауст пытается выгнать его из комнаты, но пес вдруг «напыжился, как пузырь», вырос «ввысь и вширь» и в конце концов обернулся Мефистофелем, который в первый раз предстает переддоктором в обличье странствующего студента. Фауст удивлен: «Вот, значит, чем был пудель начинен! Скрывала школяра в себе собака? » На вопрос хозяина об имени неожиданный гость отвечает, что он «часть силы той, что без числа творит добро, всему желая зла… я дух, всегда привыкший отрицать».

Гость снисходительно посмеивается надчеловеческими слабостями, над людским уделом и признается Фаусту, что мир сносит пока его нападки «без урона». Не сладив в целом со Вселенной, Мефистофель вредит по мелочам:

* «Я донимал его землетрясеньем, Пожарами лесов и наводненьем,- И хоть бы что! Я цели не достиг. И море в целости, и материк».

Мефистофель хочет прельстить Фауста маленькими радостями жизни и «в подтвержденье дружеского чувства» развлечь его. Он призывает на помощь духов; те водят «хоровод» вокруг доктора, поют о плотских радостях, когда «раннею ранью и до захода - песни, гулянье и хороводы, небо, трава. И поцелуи напропалую…» Фауст засыпает под этот хоровод, а Мефистофель тем временем исчезает. В следующей сцене Мефистофель опять появляется в кабинете Фауста, но теперь он «расфрантился пестро». На нем «камзол в обтяжку, на плечах накидка, на шляпе петушиное перо, а сбоку шпага…» На сей раз он с места в карьер предлагает старому отшельнику развеять тоску и, облачившись в яркое платье, «изведать после долгого поста, что означает жизни полнота». Фауст отнекивается, говоря, что в любом платье будет ощущать «тоску существованья», что он «жизнь отверг» и с тоской ждет смерти. На это Мефистофель с иронией замечает ему: «Смерть - посетитель не ахти какой». Он уговаривает Фауста перестать «заигрывать с тоской », предлагая ему свое общество и уверяя, что Фаусту не придется с ним скучать: «Я дам тебе, чего не видел свет». Если предложенное наслаждение захватит Фауста настолько, что он попросит остановить это мгновение, то он станет добычей Мефистофеля, и Мефистофель волен забрать его душу.

Фауст в конце концов соглашается подписать договор с дьяволом. По этому договору Мефистофель должен служить Фаусту и исполнять все его желания до тех пор, пока тот не воскликнет: «Остановись, мгновенье, ты прекрасно!» Фауст дает Мефистофелю расписку, подписанную кровью. Скрепив кровью договор, они отправляются в странствия - прямо по воздуху, на широко расстеленном плаще Мефистофеля.

Сцена 12. Сад

За время, прошедшее между этими сценами, к Фаусту вернулась молодость - тридцать лет сброшены с плеч. Мефистофель свел Фауста с ведьмой, которая омолодила его, дав выпить волшебный напиток, и сделала более восприимчивым к чувственным наслаждениям. Фауст теперь молод, красив, кровь его бурлит, и он не знает больше колебаний в своей решимости познать все наслаждения жизни и постичь высшее счастье. Мефистофель радуется, что заставил забыть его о влечении к знаниям и науке.

Однако какое же искушение придумал хромоногий черт своему подопечному? Одно из них зовется Маргарита, или Гретхен. Ей пятнадцатый год, она простая, чистая и невинная девушка. Гретхен выросла в маленьком городишке, где у колодца судачат кумушки, обсуждая всех. Семья ее небогата, хотя отец и оставил небольшое состояние - и «сад, и домик малый в слободе». Вдоме нет служанки, и девушке приходится все работы по дому делать самой. Брат ее служит в армии, а младшая сестренка, которую она вынянчила, недавно умерла. Между Фаустом и Гретхен с ее наивной простотой - большая дистанция. Но именно это пленяет в ней Фауста. Увидев на улице идущую из церкви Маргариту, Фауст вспыхнул к ней безумной страстью. В ответ на предложение проводить ее девушка отвечает гневным отказом. И тогда свои услуги предлагает сводник-дьявол. Маргарита отвечает Фаусту столь же пламенной любовью. Они встречаются в саду. Маргарита срывает ромашку и, обрывая один за другим лепестки, гадает: «Не любит. Любит. Нет… Любит!»
Ее чувство безмерно, о его глубине и силе мы можем лишь догадываться, если эта кроткая и наивная девушка не просто становится возлюбленной Фауста, но и впоследствии усыпляет по его совету свою мать, чтобы та не мешала их свиданиям. Фауста влечет эта юная и неискушенная простолюдинка, возможно оттого, что с ней он обретает ощущение красоты и добра, к которому прежде стремился. Любовь дарит им блаженство, но она же становится и причиной несчастий.

Сцена 19. Ночь. Улица перед домом Гретхен

До брата Маргариты, Валентина, доходят слухи, что его сестра, которую раньше всем ставили в-пример, уже не может служить образцом нравственности. Проходя мимо окон Гретхен, Валентин случайно сталкивается с Фаустом и Мефистофелем. Догадываясь, что один из них «любезник сестрин», он бросается в драку. По знаку своего хромоногого компаньона («Смелее, доктор! Шпагу вон! Вперед!») Фауст ввязывается в бой. Вместе с Мефистофелем они сражаются против Валентина, и Фауст закалывает брата своей возлюбленной. Увидев, что Валентин поражен шпагой, Фауст со своим вожатым скрывается с места события. Умирая, Валентин проклинает свою сестру, называет ее шлюхой и предает всеобщему позору.

Итак, Фауст бежал от расплаты за убийство, поспешив убраться из города. Что же случилось с тех пор с Маргаритой? Несчастная девушка стала тяжкой преступницей. Как оказалось, она невольно умертвила мать, потому что та однажды не проснулась после сонного зелья. Позже Маргарита родила девочку и, спасаясь от людской молвы, утопила ее в реке. Теперь она, заклейменная как убийца и блудница, заточена в тюрьму и ожидает казни. Фауст узнает об этом несчастье и обрушивается на Мефистофеля с упреками. Мефистофель с холодной усмешкой отражает эти упреки, но обещает ему помочь освободить Маргариту. Фауст проникает в тюрьму, где томится Гретхен в ожидании казни.

Рассудок Маргариты помутился. Простоволосая, босая, она поет в заточении детскую песенку и вздрагивает от каждого шороха. При появлении Фауста она не узнает его. Принимая за палача, она умоляет дать ей дожить до утра. Он в отчаянии слушает ее безумные речи. Она говорит что-то о ребенке, которого надо покормить, просит не вести ее под топор. Фауст бросается перед ней на колени, зовет ее по имени («Гретхен, Гретхен!»), разбивает кандалы. Наконец она осознает, что перед ней друг. Цепи Маргариты падают. Она не может поверить в свое счастливое спасение. Фауст торопит ее: времени мало, надо бежать, поскорее покинуть темницу. Но Маргарита медлит, она упрекает возлюбленного, что он стал холоден к ее объятиям, «разучился целоваться»:

* «Какой ты равнодушный стал! Где растерял ты страсть былую? Ты мой был. Кто тебя украл?»

Маргарита рассказывает Фаусту, что «усыпила… до смерти мать, дочь своюутопила в пруду». Фауст снова просит ее поспешить: «Идем! Доверься, не тяни!» Она говорит Фаусту, что нет участи горше, чем «шататься с совестью больной, всегда с оглядкой, нет ли сзади врагов и сыщиков в засаде!» - и отказывается следовать за ним на волю. Он решает увести ее силой. Появившийся в дверях Мефистофель поторапливает Фауста. Они покидают тюрьму вдвоем, так и не уговорив Маргариту следовать с ними. «Я покоряюсь Божьему суду»,- говорит девушка. Уходя, Мефистофель бросает, что Маргарита осуждена на муки. Однако голос свыше произносит: «Спасена!» Предпочтя мученическую смерть и раскаяние побегу, устроенному дьяволом, Маргарита спасла свою душу.

Последний монолог Фауста (II часть)

Фауст снова стар и чувствует, что жизнь опять приближается к концу. Его ждет еще один удар - он слепнет и оказывается в полной тьме. Слепой и немощный старик, стоящий на краю могилы, Фауст все же стремится осуществить свою заветную мечту: построить плотину, чтобы отвоевать у моря кусок земли, которую каждый год затоплял морской прилив, лишая землю плодородия.

Развязка приближается. Мефистофель предвидит близкую смерть Фауста и сзывает лемуров, злых духов, чтобы приготовить ему могилу. Он надеется, что душа Фауста попадет к нему в руки. Слепой Фауст слышит звон лопат, и ему кажется, что это его народ занят строительством плотины. Им овладевают неистовая радость и энергия - он думает, что заветная цель уже близка. Однако незрячему Фаусту невдомек, что это не строители - вокруг него копошатся злые духи, роя ему могилу. Воодушевленный идеей созидания, он продолжает отдавать команды: «Вставайте на работу дружным скопом! Рассыпьтесь цепью, где я укажу. Кирки, лопаты, тачки землекопам! Выравнивайте вал по чертежу!» В его представлении возникает такая грандиозная картина богатой, плодородной и процветающей страны, где живет «народсвободный на земле свободной», что он произносит сокровенные слова о том, что хотел бы остановить мгновение.

* Увидеть я б хотел в такие дни.
* Тогда бы мог воскликнуть я: «Мгновенье!
* О, как прекрасно ты, повремени!
* Воплощены следы моих борений,
* И не сотрутся никогда они».
* И, это торжество предвосхищая,
* Я высший миг сейчас переживаю.

Итак, роковые слова произнесены. Фауст падает на руки лемуров и умирает. Мефистофель уже предвкушает момент, когда согласно договору завладеет его душой. Однако тут появляются небесные силы, и начинается борьба злых духов с ангелами. Мефистофель осыпает ангелов проклятиями. Но розы, разбрасываемые ангелами и загорающиеся от огненного дыхания бесов, жгут тело Мефистофеля. Не выдержав борьбы, бесы бегут, и ангелы уносят душу Фауста к небесам. Душа Фауста спасена.

Другие сочинения по этому произведению

June 29th, 2015

Иоганн Вольфганг Гёте. Иллюстрации Сиверцева и Эжена Делакруа.

В трагедии И.В. Гёте «Фауст» проблематика «небес, земли и ада» развивается в «Прологе на небе» — где действуют Господь, архангелы и Мефистофель, Архангелы, поющие славу деяниям Бога, умолкают при появлении Мефистофеля, который с первой же реплики — «К тебе попал я, Боже, на прием…» — словно завораживает своим скептическим обаянием. В разговоре впервые звучит имя Фауста, которого Бог приводит в пример как своего верного и усердного раба. Мефистофель соглашается, что «этот
эскулап» «и рвётся в бой, и любит брать преграды, и видит цель, манящую вдали, и требует у неба звёзд в награду и лучших наслаждений у земли», — отмечая противоречивую двойственную натуру учёного.

Мефистофель над Виттенбергом

Бог разрешает Мефистофелю подвергнуть Фауста любым искушениям, низвести его в любую бездну, веря, что чутье выведет Фауста из тупика. Мефистофель, как истинный дух отрицания, принимает спор, обещая заставить Фауста пресмыкаться и «жрать […] прах от башмака». Грандиозная по масштабу борьба добра и зла, великого и ничтожного, возвышенного и низменного начинается.

Тот, о ком заключён этот спор, проводит ночь без сна в тесной готической комнате со сводчатым потолком. В этой рабочей келье за долгие годы упорного труда Фауст постиг всю земную премудрость. Затем он дерзнул посягнуть на тайны сверхъестественных явлений, обратился к магии и алхимии. Однако вместо удовлетворения на склоне лет он чувствует лишь душевную пустоту и боль от тщеты содеянного. «Я богословьем овладел, над философией корпел, юриспруденцию долбил и медицину изучил. Однако я при этом всем был и остался дураком» — так начинает он свой первый монолог.
Необыкновенный по силе и глубине ум Фауста отмечен бесстрашием перед истиной. Он не обольщается иллюзиями и потому с беспощадностью видит,

сколь ограниченны возможности знания, как несоизмеримы загадки мирозданья и природы с плодами научного опыта. Когда Вагнер в самонадеянной глупости изрекает, что человек дорос до того, чтоб знать ответ на все свои загадки, раздражённый Фауст прекращает беседу. Оставшись один, учёный вновь погружается в состояние мрачной безысходности.

Иллюстрация А.Н. Сиверцева к трагедии И.В. Гёте "Фауст"

Горечь от осознания того, что жизнь прошла в прахе пустых занятий, среди книжных полок, склянок и реторт, приводит Фауста к страшному решению — он готовится выпить яд, чтобы покончить с земной долей и слиться со вселенной. Но в тот миг, когда он подносит к губам отравленный бокал, раздаются колокольный звон и хоровое пение. Идёт ночь Святой Пасхи, Благовест спасает Фауста от самоубийства. «Я возвращён земле, благодаренье за это вам, святые песнопенья!»

Фауст, Мефистофель и барбет

На прогулке к ним прибивается чёрный пудель, которого Фауст затем приводит к себе домой. Стремясь побороть безволье и упадок духа, овладевшие им, герой принимается за перевод Нового Завета. Отвергая несколько вариантов начальной строки, он останавливается на толковании греческого «логос» как «дело», а не «слово», убеждаясь: «В начале было дело», — стих гласит. Однако собака отвлекает его от занятий.

Мефистофель является Фаусту

И наконец она оборачивается Мефистофелем, который в первый раз предстаёт Фаусту в одежде странствующего студента. На настороженный вопрос хозяина об имени гость отвечает, что он «часть силы той, что без числа творит добро, всему желая зла». Новый собеседник, в отличие от унылого Вагнера, ровня Фаусту по уму и силе
прозрения. Гость снисходительно и едко посмеивается над слабостями человеческой природы, над людским уделом, словно проникая в самую сердцевину терзаний Фауста. Заинтриговав учёного и воспользовавшись его дремотой, Мефистофель исчезает.

Мефистофель встречает студента. Мефистофель в кабачке, где пируют студенты

В следующий раз он появляется нарядно одетым и сразу предлагает Фаусту рассеять тоску. Он уговаривает старого отшельника облачиться в яркое платье и в этой «одежде, свойственной повесам, изведать после долгого поста, что означает жизни полнота». Если предложенное наслаждение захватит Фауста настолько, что он попросит остановить мгновенье, то он станет добычей Мефистофеля, его рабом. Они скрепляют сделку кровью и отправляются в странствия — прямо по воздуху, на широком плаще Мефистофеля…

Какие же соблазны приготовил бесстрашному экспериментатору его хромоногий компаньон?

Маргарита и прялка

Вот первое искушение. Она зовётся Маргарита, или Гретхен, ей идет пятнадцатый год, и она чиста и невинна, как дитя. Она выросла в убогом городке, где у колодца кумушки судачат обо всех и все. Они с матерью похоронили отца. Брат служит в армии, а младшая сестрёнка, которую Гретхен вынянчила, недавно умерла. В доме нет служанки, поэтому все домашние и садовые дела на её плечах. «Зато как сладок съеденный кусок, как дорог отдых и как сон глубок!» Эту вот бесхитростную душу суждено было смутить премудрому Фаусту. Встретив девушку на улице, он вспыхнул к ней безумной страстью.

Сводник-дьявол немедленно предложил свои услуги — и вот уже Маргарита отвечает Фаусту столь же пламенной любовью. Мефистофель подначивает Фауста довести дело до конца, и тот не может противиться этому. Он встречается с Маргаритой в саду. Можно лишь догадываться, какой вихрь бушует в её груди, как безмерно её чувство, если она — до того сама праведность, кротость и послушание — не просто отдаётся Фаусту, но и усыпляет строгую мать по его совету, чтобы та не помешала свиданиям.

Мефистофель, соблазняющий Марту

Почему так влечёт Фауста именно эта простолюдинка, наивная, юная и неискушённая? Может быть, с ней он обретает ощущение земной красоты, добра и истины, к которому прежде стремился? При всей своей неопытности Маргарита наделена душевной зоркостью и безупречным чувством правды. Она сразу различает в Мефистофеле посланца зла и томится в его обществе. «О, чуткость ангельских догадок!» — роняет Фауст.

Любовь дарит им ослепительное блаженство, но она же вызывает цепь несчастий. Случайно брат Маргариты Валантен, проходя мимо её окна, столкнулся с парой «ухажеров» и немедленно бросился драться с ними. Мефистофель не отступил и обнажил шпагу. По знаку дьявола Фауст тоже ввязался в этот бой и заколол брата возлюбленной.

Дуэль Фауста и Валантена

Умирая, Валантен проклял сестру-гуляку, предав её всеобщему позору. Фауст не сразу узнал о дальнейших её бедах. Он бежал от расплаты за убийство, поспешив из города вслед за своим вожатым. А что же Маргарита? Оказывается, она своими руками невольно умертвила мать, потому что та однажды не проснулась после сонного зелья. Позже она родила дочку — и утопила её в реке, спасаясь от мирского гнева. Кара не миновала её — брошенная возлюбленная, заклеймённая как блудница и убийца, она заточена в тюрьму и в колодках ожидает казни.
Её любимый далеко. Нет, не в её объятиях он попросил мгновенье повременить. Сейчас вместе с неотлучным Мефистофелем он мчится не куда-нибудь, а на сам Брокен, — на этой горе в Вальпургиеву ночь начинается шабаш ведьм. Вокруг героя царит истинная вакханалия — мимо проносятся ведьмы, перекликаются бесы, кикиморы и черти, все объято разгулом, дразнящей стихией порока и блуда. Фауст не испытывает страха перед кишащей повсюду нечистью, которая являет себя во всем многоголосом откровении бесстыдства. Это захватывающий дух бал сатаны. И вот уже Фауст выбирает здесь красотку помоложе, с которой пускается в пляс. Он оставляет её лишь тогда, когда из её рта неожиданно выпрыгивает розовая мышь. «Благодари, что мышка не сера, и не горюй об этом так глубоко», — снисходительно замечает на его жалобу Мефистофель.


Однако Фауст не слушает его. В одной из теней он угадывает Маргариту. Он видит её заточенной в темнице, со страшным кровавым рубцом на шее, и холодеет. Бросаясь к дьяволу, он требует спасти девушку. Тот возражает: разве не сам Фауст явился её соблазнителем и палачом? Герой не желает медлить. Мефистофель обещает ему наконец усыпить стражников и проникнуть в тюрьму. Вскочив на коней, двое заговорщиков несутся назад в город. Их сопровождают ведьмы, чующие скорую смерть на эшафоте.
Последнее свидание Фауста и Маргариты — одна из самых трагических и проникновенных страниц мировой поэзии.
Испившая все беспредельное унижение публичного позора и страдания от совершенных ею грехов, Маргарита лишилась рассудка. Простоволосая, босая, она поёт в заточении детские песенки и вздрагивает от каждого шороха. При появлении Фауста она не узнает его и съёживается на подстилке. Он в отчаянье слушает её безумные речи. Она лепечет что-то о загубленном младенце, умоляет не вести её под топор. Фауст бросается перед девушкой на колени, зовёт её по имени, разбивает её цепи. Наконец она сознает, что перед нею Друг. «Ушам поверить я не смею, где он? Скорей к нему на шею! Скорей, скорей к нему на грудь! Сквозь мрак темницы неутешный, сквозь пламя адской тьмы кромешной, и улюлюканье и вой…»

Она не верит своему счастью, тому, что спасена. Фауст лихорадочно торопит её покинуть темницу и бежать. Но Маргарита медлит, жалобно просит приласкать её, упрекает, что он отвык от неё, «разучился целоваться»… Фауст снова теребит её и заклинает поспешить. Тогда девушка вдруг начинает вспоминать о своих смертных грехах — и безыскусная простота её слов заставляет Фауста холодеть от ужасного предчувствия. «Усыпила я до смерти мать, дочь свою утопила в пруду. Бог думал её нам на счастье дать, а дал на беду». Прерывая возражения Фауста, Маргарита переходит к последнему завету. Он, её желанный, должен обязательно остаться в живых, чтобы выкопать «лопатой три ямы на склоне дня: для матери, для брата и третью для меня. Мою копай сторонкой, невдалеке клади и приложи ребёнка тесней к моей груди». Маргариту опять начинают преследовать образы погибших по её вине — ей мерещится дрожащий младенец, которого она утопила, сонная мать на пригорке… Она говорит Фаусту, что нет хуже участи, чем «шататься с совестью больной», и отказывается покинуть темницу. Фауст порывается остаться с нею, но девушка гонит его. Появившийся в дверях Мефистофель торопит Фауста. Они покидают тюрьму, оставляя Маргариту одну. Перед уходом Мефистофель бросает, что Маргарита осуждена на муки как грешница. Однако голос свыше поправляет его: «Спасена». Предпочтя мученическую смерть, Божий суд и искреннее раскаяние побегу, девушка спасла свою душу. Она отказалась от услуг дьявола.

В начале второй части мы застаём Фауста, забывшегося на зелёном лугу в тревожном сне. Летучие лесные духи дарят покой и забвение его истерзанной угрызениями совести душе. Через некоторое время он просыпается исцелённый, наблюдая восход солнца. Его первые слова обращены к ослепительному светилу. Теперь Фауст понимает, что несоразмерность цели возможностям человека может уничтожить, как солнце, если смотреть на него в упор. Ему милей образ радуги, «которая игрою семицветной изменчивость возводит в постоянство». Обретя новые силы в единении с прекрасной природой, герой продолжает восхождение по крутой спирали опыта.
На этот раз Мефистофель приводит Фауста к императорскому двору. В государстве, куда они попали, царит разлад по причине оскудения казны. Никто не знает, как поправить дело, кроме Мефистофеля, выдавшего себя за шута. Искуситель развивает план пополнения денежных запасов, который вскоре блестяще реализует. Он пускает в обращение ценные бумаги, залогом которых объявлено содержание земных недр. Дьявол уверяет, что в земле множество золота, которое рано или поздно будет найдено, и это покроет стоимость бумаг. Одураченное население охотно покупает акции, «и деньги потекли из кошелька к виноторговцу, в лавку мясника. Полмира запило, и у портного другая половина шьёт обновы». Понятно, что горькие плоды аферы рано или поздно скажутся, но пока при дворе царит эйфория, устраивается бал, а Фауст как один из чародеев пользуется невиданным почётом.


Мефистофель вручает ему волшебный ключ, дающий возможность проникнуть в мир языческих богов и героев. Фауст приводит на бал к императору Париса и Елену, олицетворяющих мужскую и женскую красоту. Когда Елена появляется в зале, некоторые из присутствующих дам делают в её адрес критические замечания. «Стройна, крупна. А голова — мала… Нога несоразмерно тяжела…» Однако Фауст всем существом чувствует, что перед ним заветный в своём совершенстве духовный и эстетический идеал. Слепящую красоту Елены он сравнивает с хлынувшим потоком сиянья. «Как мир мне дорог, как впервые полон, влекущ, доподлинен, неизглаголан!» Однако его стремление удержать Елену не даёт результата. Образ расплывается и исчезает, раздаётся взрыв, Фауст падает наземь.
Теперь герой одержим идеей найти прекрасную Елену. Его ждёт долгий путь через толщи эпох. Этот путь пролегает через его бывшую рабочую мастерскую, куда перенесёт его в забытьи Мефистофель. Мы вновь встретимся с усердным Вагнером, дожидающимся возвращения учителя. На сей раз учёный педант занят созданьем в колбе искусственного человека, твёрдо полагая, что «прежнее детей прижитье — для нас нелепость, сданная в архив». На глазах усмехающегося Мефистофеля из колбы рождается Гомункул, страдающий от двойственности собственной природы.
Когда наконец упорный Фауст разыщет прекрасную Елену и соединится с нею и у них родится ребёнок, отмеченный гениальностью — Гете вложил в его образ черты Байрона, — контраст между этим прекрасным плодом живой любви и несчастным Гомункулом выявится с особой силой. Однако прекрасный Эвфорион, сын Фауста и Елены, недолго проживёт на земле. Его манят борьба и вызов стихиям. «Я не зритель посторонний, а участник битв земных», — заявляет он родителям. Он уносится ввысь и исчезает, оставляя в воздухе светящийся след. Елена обнимает на прощанье Фауста и замечает: «На мне сбывается реченье старое, что счастье с красотой не уживается…» В руках у Фауста остаются лишь её одежды — телесное исчезает, словно знаменуя преходящий характер абсолютной красоты.

Мефистофель в семимильных сапогах возвращает героя из гармоничной языческой античности в родное средневековье. Он предлагает Фаусту различные варианты того, как добиться славы и признания, однако тот отвергает их и рассказывает о собственном плане. С воздуха он заметил большой кусок суши, которую ежегодно затопляет морской прилив, лишая землю плодородия, Фаустом владеет идея построить плотину, чтобы «любой ценою у пучины кусок земли отвоевать». Мефистофель, однако, возражает, что пока надо помочь их знакомому императору, который после обмана с ценными бумагами, пожив немного всласть, оказался перед угрозой потери трона. Фауст и Мефистофель возглавляют военную операцию против врагов императора и одерживают блестящую победу.
Теперь Фауст жаждет приступить к осуществлению своего заветного замысла, однако ему мешает пустяк. На месте будущей плотины стоит хижина старых бедняков — Филемона и Бавкиды. Упрямые старики не желают поменять своё жилище, хотя Фауст и предложил им другой кров. Он в раздражённом нетерпении просит дьявола помочь справиться с упрямцами. В результате несчастную чету — а вместе с ними и заглянувшего к ним гостя-странника — постигает безжалостная расправа.

Мефистофель со стражниками убивают гостя, старики умирают от потрясения, а хижина занимается пламенем от случайной искры. Испытывая в очередной раз горечь от непоправимости случившегося, Фауст восклицает: «Я мену предлагал со мной, а не насилье, не разбой. За глухоту к моим словам проклятье вам, проклятье вам!»
Он испытывает усталость. Он снова стар и чувствует, что жизнь опять подходит к концу. Все его стремленья сосредоточены теперь в достижении мечты о плотине. Его ждёт ещё один удар — Фауст слепнет. Его объемлет ночная тьма. Однако он различает стук лопат, движение, голоса. Им овладевает неистовая радость и энергия — он понимает, что заветная цель уже брезжит. Герой начинает отдавать лихорадочные команды: «Вставайте на работу дружным скопом! Рассыпьтесь цепью, где я укажу. Кирки, лопаты, тачки землекопам! Выравнивайте вал по чертежу!»

Незрячему Фаусту невдомёк, что Мефистофель сыграл с ним коварную штуку. Вокруг Фауста копошатся в земле не строители, а лемуры, злые духи. По указке дьявола они роют Фаусту могилу. Герой между тем исполнен счастья. В душевном порыве он произносит последний свой монолог, где концентрирует обретённый на трагическом пути познания опыт. Теперь он понимает, что не власть, не богатство, не слава, даже не обладание самой прекрасной на земле женщиной дарует подлинно высший миг существования. Только общее деяние, одинаково нужное всем и осознанное каждым, может придать жизни высшую полноту. Так протягивается смысловой мост к открытию, сделанному Фаустом ещё до встречи с Мефистофелем: «В начале было дело». Он понимает, «лишь тот, кем бой за жизнь изведан, жизнь и свободу заслужил». Фауст произносит сокровенные слова о том, что он переживает свой высший миг и что «народ свободный на земле свободной» представляется ему такой грандиозной картиной, что он мог бы остановить это мгновение.

Немедленно жизнь его прекращается. Он падает навзничь. Мефистофель предвкушает момент, когда по праву завладеет его душой. Но в последнюю минуту ангелы уносят душу Фауста прямо перед носом дьявола. Впервые Мефистофелю изменяет самообладание, он неистовствует и проклинает сам себя.
Душа Фауста спасена, а значит, его жизнь в конечном счёте оправдана. За гранью земного существования его душа встречается с душой Гретхен, которая становится его проводником в ином мире.
…Гете закончил «Фауста» перед самой смертью. «Образуясь, как облако», по словам писателя, этот замысел сопровождал его всю жизнь.